Аниськин и шантажист Курочкин Максим

Глава 1

Гости

Бес любил пунктуальность. Опоздания он считал недостойными человека своего уровня. А еще Бес совершенно не умел ждать. Слишком много часов неподвижного сидения в укромных местечках самого разного уровня выкинул он из своей жизни, чтобы любить это пренеприятное занятие. И даже малейшее ожидание навевало на него такую тоску, что хотелось завыть или на худой конец разрядить в какого-нибудь несимпатичного человека полную обойму. По вышеизложенным причинам на вокзал он прибыл ровно за пять минут до отхода поезда. Кто же мог предположить, что хулиганка-судьба, лениво позевывая и почесывая правый бок, именно в этот момент задумает немного поразвлечься?

Перед самым входом в здание вокзала дорогу Бесу преградила цыганка. Цыганка – как цыганка, ничего особенного. Все они на одно лицо, и старые, и молодые. И Бес никогда не остановился бы, если бы она не назвала его той кличкой, которую никак не могла знать.

– Торопишься, Бес?

– Кто вы? – поневоле остановился он.

– Ведьма, – просто представилась она.

– Не припомню.

– И не припомнишь. Потому что я просто ведьма. С маленькой буквы, в отличии от тебя.

– И в чем разница?

– Те, кто с маленькой – настоящие. А вы все – подделка.

– И все же, откуда вы узнали мою кличку?

– Надо объяснять? Подумай сам. Ты же умеешь думать.

– Не понимаю. Дайте хоть какую-нибудь зацепку.

– Детство вспомни, – усмехнулась она.

– Вы дочь Сергея Ивановича? – осенило его.

– А что, дочери Сергея Ивановича обладают особой проницательностью? Не угадал. Вспомни, я же сама сказала: я ведьма, и вижу все, что было, что есть, что будет. Хочешь, погадаю?

– Все понятно, – догадался Бес, – где-то что-то подслушали, а теперь используете в качестве наживки. Так вот, голубушка, здесь вам ничего не светит. Лучше работать идите. Создавайте, так сказать, натуральный продукт.

– Дорога тебе предстоит дальняя, – никак не отреагировала на привычные нравоучения цыганка.

– Конечно! Все, кто идет на вокзал с багажом, собираются в дальнюю дорогу.

– А конец ее наступит не скоро.

– И тут угадала. Только это результат чистого везения, а не особой мистической прозорливости, приписываемой вашему роду. Фифти-фифти, как говориться. Либо я еду близко, либо далеко. К тому же любое расстояние, как впрочем и время, относительно.

– Жить тебе в казенном доме черным вороном среди белых голубок.

– А вот это неправда, – опрометчиво не согласился с этим предсказанием Бес, – нет на свете человека, который смог бы меня в казенный дом затащить. Пропустите, некогда мне.

– Иди, – неожиданно легко уступила дорогу цыганка, – только помни: не все черные вороны черны душою, и не все белые голубки чисты сердцем.

Бес, пропустив мимо ушей ее трескотню, быстро вышел на перрон. Поезд, билет на который лежал у него во внутреннем кармане пиджака, приветливо и извиняющееся мигнул ему огнями последнего вагона.

* * *

– Вставай, дед!

Костя Комаров ворвался в дом как всегда: с шумом, с грохотом, с ветром, с продуктами. Шум и грохот создавали его собственные ботинки и покупки, которые Костя так и не донес до стола, а ветер был самый настоящий – с улицы. Руки Комарова были заняты, дверь закрыть ногой не удалось, и холодный зимний воздух с радостью цыган, приглашенных простоватыми и не наученными жизнью хозяевами на чай, ворвался в дом.

– Дверь прикрой, ирод, – раздался с печи слабый дребезжащий голос.

– Сейчас.

Костя пытался за один присест собрать в охапку рассыпанные по полу апельсины, банки с консервами, конфеты, и у него это не совсем получалось.

– Замерза-а-а-ю, – прощально и печально задребезжал меж тем голос с печки.

– Иду, – испуганно вскочил Костя и, придерживая подбородком ассорти из покупок, кое-как нагроможденных на руках, подскочил к двери.

Руками закрыть ее не было никакой возможности, и Комаров предпринял попытку повторить манипуляцию по закрыванию двери ногой. Все было бы хорошо, если бы дверь можно было просто пнуть. Но открывалась она не вовнутрь, а наружу, и для грамотного и четкого закрытия ее требовались либо, все-таки, руки, либо очень ловкие, натренированные на подобных операциях ноги.

Ноги Кости на закрывание были натренированы плохо. По крайней мере, он боролся с дверью довольно долго. До тех пор, пока пол комнаты во второй раз не украсился абстрактным рисунком из апельсинов, сушек, конфет, батона колбасы и бутылки лимонада. Тогда Комаров вздохнул и легко и изящно закрыл дверь как все, руками. После чего переместил непокорную еду на большой, круглый стол, стоящий, как это принято в селах, посреди комнаты и поставил чайник.

– Холодно, – пожаловался он неведомо кому, – пакет от мороза лопнул, я думал, что так все донесу. Раз пять на улице все рассыпал, и дома вот. Теперь меня можно искать по конфетному следу, как Мальчика-с-пальчика.

Ему никто не ответил. Костя согрел красные от холода руки над огнем газовой горелки и скомандовал:

– Слезай с печи, будем чай пить. Я тебе такое скажу!

Ответом ему было молчание. Костя знал, что дед частенько засыпает на полуслове, и это его не особенно волновало. Дед был совсем старенький и время от времени впадал в спячки. Спячки длились по-разному: от двух минут до нескольких дней, и Костя подозревал, что во время этих спячек организм как бы консервируется, замораживается, иначе чем тогда можно было объяснить столь долгую продолжительность жизни деда? Костя даже не знал точно, сколько ему лет. Метрики дед потерял еще до войны, после удачно уклонился от получения паспорта, а потом состарился окончательно и перешел жить на печь. На печи было хорошо: тепло, уютно, здесь его не доставала вредная, по понятиям деда, сноха, живущая в соседнем доме и помогающая Косте по хозяйству. Естественно, при желании она стащила бы свекра и с печки, но она даже не подозревала, что он находится так близко от нее. Анна Васильевна считала, что дед по удрал по меньшей мере на ликвидацию строительства БАМа или в Монголию – пасти полуфабрикаты для дубленок и кожаных курток.

Комаров отодвинул занавесочку с павлинами и заглянул на печь. Дед, или Печной, как за глаза звал его Костя, лежал неподвижно, скорбно сложив на груди сухие, с коричневыми прокопчеными табаком ногтями руки. Губы его были плотно сжаты, выражение на лице лежало благочестивое и смиренное.

– Спит, – вздохнул Комаров, – у меня – такие новости, а он спит!

Юноша задернул занавеску и принялся разбирать утихомирившиеся покупки по своим местам.

– Не сплю, а помер, – прервал тишину обиженный, но вполне земной голос, – и некому мне слово напутственное в мир иной произнесть, и некому слезу горючую на впалую грудь уронить. Оно и понятно: сроду убивцы над хладными трупами жертвов своих не рыдали. Не тобой придумано, не тебе и рушить.

– Приболел? – пропустил мимо ушей жалостливые слова про убивца Костя, – чего же сразу не сказал?

– Дык, я только сейчас приболел, – дед явно подзабыл, что уже помер, и хотел выговориться в свой последний час, – как случилось все охлаждение организма, так и приболел.

– И сильно? – Костя уже понял, что Печной симулирует, но продолжал ему подыгрывать.

– Так сильно, что и с солнышком попрощаться уже не суждено. Вечер еще промучаюсь, а к ночи Богу душу отдам.

– Жалко, – почти с искреннем сожалением произнес Костя.

– Дык, оно понятно, – пожалел квартиранта Печной, – столько, считай, вместе с преступностями боролись. Теперь, считай, тебе одному и не справиться. И расцветет буйным цветом преступность по всему Но-Пасарану, и захватит своими щупальцами весь свет и соседние районы.

– Да пусть захватывает, – отмахнулся Костя, – пока она захватит, я сто раз отсюда уеду. Преступность, она не так уж и быстро растет. Я о другом жалею.

– Обо мне? – обрадовался дед, – эт тоже верно. И будет точить тебя совесть, что заморозил такого ценного сотрудника, – затянул он на былинный мотив, – и доточит до состояния пня трухлявого, снаружи – еще ничего, а ткни пальцем, одна гниль и черви белые, жирные, противные.

– Жалко мне, – не выдержал Костя, – что ужинать без тебя придется. Анна Васильевна курники затеяла, сказала, принесет, как готовы будут.

На печи воцарилось молчание. Комаров слышал, как дед несколько раз звучно потянул носом, видимо, принюхивался, идет ли аромат пекущихся курников со стороны дома снохи, или нет. Неизвестно, почуял ли он лакомство носом, или поверил Косте на слово, но на всякий случай решил не рисковать.

– Лады, – согласился он, – поживу ишо маненько. Только, чур, больше избу не выстужать. Много вас тут таких ходит, а нам с печкой лежи целыми днями, тепло вырабатывай. И вообще, для будущего, запомни: ишо раз обидишь старца, как есть на тебя Рыбьего Глаза натравлю.

– А это еще что за фрукт?

– Не знаешь, – противным злорадным голоском проскрипел дед, – а вот зря. Рыбий Глаз – он все видит, все знает, все примечает, а потом наказывает страшной карой. И ишо маненько материально.

– Это дух такой, типа домового?

Костю очень интересовала мифология по-но-пасарански, он не упускал случая, чтобы узнать что-нибудь новенькое и жутковатое.

– Сказано же тебе, Глаз. А какой дух в глазе? Если только рыбный. Но вообще он не не воняет, только смотрит.

– Как же он смотрит, если у него головы нет? На чем-то он должен крепиться!

– Он и крепится, только не на голове, а где хочет. Хочет, к стенке прилипнет и смотрит, а хочет – из щели какой зрит. Бывали случаи, в тарелке оказывался.

– Так это, наверное, в тарелке с ухой?

– Не понимает, бестолочь, – занавеска на печи возмущенно заколебалась, – в ухе глаз какой? Вареный! А Рыбий Глаз фиг сваришь, неуловимый он. Появляется там, исчезает тут.

– А почему все-таки Рыбий?

– А повелось так. Рыбий – и Рыбий. Теперь уж все привыкли. Не менять же его на Акулий Плавник!

– Логично. И как же он наказывает?

– Письмо присылает, где накладывает наказание. Наказание надо исполнить, а ишо деньги выслать, штраф такой.

– И тебе такие письма приходили? – Костя не минуты не сомневался, что легенда о Рыбьем Глазе – родная сестра местных страшилок о Женщине с Лошадиными Ногами и Крысе Кусающей за Губу, но слушать все равно было интересно.

– Мне не приходили, – ответил дед, немного поразмыслив.

– Значит, все вранье?

– Не вранье! – когда Печной сердился, голос его срывался на фальцет, – вовсе не вранье, а потому что безгрешный я, и никакого отпущения грехов мне не требуется. Ни наказания, ни материального. И вообще я пенсию не получаю, потому, как в бегах я. И вообще, отстань, душу растревожил.

Дед замолк. Костя знал, что если он не хочет говорить, то никакая сила на свете не может заставить его сделать это. Поэтому он стал заниматься своими делами. Захочет – сам заговорит.

Он налил свежезаваренного густого чаю в две чашки, щедро сыпанул сахару деду, немного подумал и добавил еще ложку себе. Комарова еще мама приучила пить чай с одной ложкой сахара, и он был шокирован когда при нем одна из местных старушек насыпала в чай чуть не половину стакана сахарного песка. А потом увидел, что большинство сельских стариков пьют чай именно так. Наверное, возмещают упущенное в голодном детстве. Костя привык, перестал удивляться и даже сам удвоил количество сахара. Вкусно же! Сладко. Комаров любил сладкое.

Он недавно приехал в Но-Пасаран. После окончания школы милиции отличнику Константину Комарову была прямая дорога в юридический ВУЗ, но он заупрямился. Почему, скажите на милость, лучшие курсанты школы милиции должны сидеть в кабинетах и перекладывать бумажки из одной кучи в другую? Лучшие должны ловить, доставать доказательства вины и, самое главное, предотвращать. Наказать виновного – не самое главное. Самое главное – создать условия, при которых ему не захочется совершать преступления. И начинать надо с самого трудного. С глубинки, где нет никаких условий для работы. И там живут люди, и им нужна помощь.

По этому вопросу Костя чуть ли не до посинения спорил со своим братом Кириллом. Костя и Кирилл были двойняшками. Они не были абсолютно похожи, и те, кто знал их давно, без труда определяли, где Костя, а где Кирилл. Те же, кто видел впервые, довольно долго не мог разобраться, кто есть кто. Так же дело обстояло и с характером братьев, и с взглядами их на жизнь. С одной стороны – оба они после школы пошли в школу милиции, оба закончили ее с отличием, но вот Кирилл после окончания школы милиции поступил в юридическую академию, а Костя поехал на край света, в совхоз имени Но-Пасарана. И так во всем.

– Дед, пока курники не готовы, идем чаю с колбаской, а? – соблазнял Костя.

На печи послышались звуки, напоминающие чихание кошки, занавеска колыхнулась, и из под нее свесились огромные, грязно белого цвета, все в заплатах валенки. Валенки дед не снимал никогда. В них было тепло, отставшие заплаты выполняли роль вентиляционных отверстий, в валенках не было ни грамма вредной для организма синтетики, они были как вторая кожа. Единственным неудобством были ногти, которые, все-таки, приходилось стричь хоть раз в год, но и их дед заставил работать на себя.

Как? Он просто перестал их стричь. Ногти пометались, пометались внутри валенок несколько лет и пробили себе путь на свободу прямо через толстый слежавшийся войлок. Это было несколько неэстетично, но зато удобно: валенки не сваливались, как раньше, а ногти могли расти теперь сколько им вздумается. Росли-то они медленно.

– Помогай, чего стоишь, – прикрикнул Печной.

Костя подставил деду плечо.

– Гости к нам едут, – не мог больше скрывать Костя, – брат мой, Кирилл, и учитель. Наконец-то я вас познакомлю! Наконец покажу им наш Но-Пасаран!

– Гости – это хорошо, – дед, казалось, окончательно пришел в себя после переохлаждения, – где гости – там печка не стынет, и еды вкусной завались. Телепрограмма пришла?

– Нет, не телеграмма, письмо от Кирилла получил, – проигнорировал Костя ошибку деда.

Дед часто переворачивал слова наизнанку. Иногда Комаров поправлял его, на что дед, чаще, всего, смертельно обижался, а иногда пропускал мимо ушей. Смысл ясен – и ладно.

– Письмо? Это такое мятенькое? – заинтересовался дед.

– Пока не мятенькое, – потряс надорванным конвертом Комаров.

– Значит, не то, – сразу потерял интерес дед, – то мятенькое было.

– Да какое то? – пришла очередь интересоваться Косте.

– Что утресь под дверь подпихнули. Мятенькое такое, жалкое. Ненужное, наверное. Нужные письма не подпихивают, их себе забирают. Вот я и подумал: зачем тебе ненужное письмо? Да еще и мятенькое? Вот и, кхе-кхе, отнесся к нему собеседственно.

– Как это соответственно? – почти закричал Костя, – какое право ты имеешь уничтожать мои письма? А вдруг там что-нибудь важное?

– От раскочегарился, – с досадой фыркнул дед, – из-за какого-то письма задрипанного чуть волосы в ушах не дергает. Смотреть противно.

– Ну дед, ну, даешь! – только и смог выговорить Костя.

Наглость деда иногда била через край. И все потому, что единственное, чего он боялся пуще чумы – это его сноха, Анна Васильевна. Некоторое время назад Печной сбежал из-под опеки постоянно одергивающей его женщины и удачно скрывался на печи пустующего дома. Как он жил и чем питался все это время он не рассказывал, сколько Костя не просил, а Анна Васильевна поискала-поискала свекра, да и бросила. Так он и остался жить на печи у Костика.

Дед немного побормотал, высказал тихонечко что-то нелицеприятное в в адрес квартиранта и сжалился. Все-таки Комаров был неплохой парень. Молодой еще только, глупый, а так – вполне ничего. Харчами делился и снохе не сдавал.

– Ты хоть и власть, а соображение у тебя как у паршивого гусенка, – немного помолчав опять начал он, – вот поправляешь меня в словах, а не знаешь, что «поступить собеседственно» – это вовсе не то, что ты подумал. Это не изничтожить напрочь, а просто прогенерировать.

– Проигнорировать, – насторожился Костя.

– Не перебивай, когда старшие речь говорят! – сорвался на фальцет Печной, – ну что за времена пошли! Никакого почитания старших. Так вот, письмо это задприпанное где лежало, там и лежит. Больно мне надо тужиться, депеши изничтожать. Чай, не война. Вот помню как партизанил я, пришлось одну почту слопать. Так там по нужде было, а тут с чего я буду десны насиловать? Чать, не казенные.

Костя уже не слушал воспоминания деда о фронтовой зрелости. Он искал письмо. Конечно, может там и не было ничего важного, но Печной настолько подогрел интерес к пропавшему депеше, что вопрос нахождения письма для Комарова сейчас был почти равен вопросу жизни и смерти.

Нашел он конверт быстро. Нетерпеливо надорвал краешек, достал не менее замызганный, с множеством исправлений лист и прочитал:

«Плоха работаете, товарищ милицанер. Не тем делом занимаетесь. Грабят на глазах у честного народа простых тружеников, а вы – хоть бы хны. Скажите спасиба, что есть еще на земле Российской честные люди, для которых борьба за справедливость важнее хорошего отношения начальства. Видь если бы меня застукали, то хана мне пришла бы. Но я уже ничего не боюсь, кроме сырой земли и зубы сверлить. Так что настоятельно прошу: обратите пристальное внимание на электроника, Онежскую и Помировых. Тех особенно жалко. И так фамилия на бедность намекает, а еще и взаправду придется по-миру идти. Помогите им, честным труженикам, вернуть награбленное. То есть ограбленное, кажись. Я ясно выражаюсь? Тогда до свидания. А фамилию я свою все равно не скажу, так как хотя мне борьба за справедливость и важнее хорошего отношения начальства, своя одежа ближе к телу. Видь немного я все-же побаиваюсь.»

– Ну, что? – подал голос с печи дед.

– Лучше бы ты его съел, – уныло ответил Костя.

Пародия на информацию, изложенная в письме, явно не несла в себе ни частички здравого смысла. И все же долг сельского участкового обязывал Костю проверить факты, которые автор попытался изложить в письме.

– Итак, ограблены некие электроник – это, скорее всего, местный электрик, Онежская в совхозе одна, Цветковы – тоже. Я пошел реагировать на сигнал, а ты сиди дома, – обреченно скомандовал Костя.

До приезда брата и Виктора Августиновича следовало разобраться с рутинными и в общем-то пустыми делами, чтобы было больше свободного времени и чтобы авторитет Но-Пасарана не упал в глазах гостей из-за столь ничтожных дел.

Костя любил Кирилла. Уважал наставника. Он был искренне счастлив оттого, что они решили навестить его и не по письмам, а своими глазами убедиться, что Но-Пасаран стоит того, чтобы подарить ему молодые годы. Не знал Костя лишь того, что приезд столь желанных гостей вместе с радостью прихватит столько тревог и волнений, сколько он не мог и представить.

* * *

Но-Пасаран был довольно крупным и не совсем запущенным совхозом. Он даже имел собственный мелькрупкомбинат, гусятник и дом престарелых. Функционировал в нем, само собой, фельдшерско-акушерский пункт, отделение милиции, пара магазинов и даже «Геркулес» – не то столовая, не то ресторан, сельчане еще никак не могли определиться. Но-Пасаран относился к райцентру Труженик и располагался в живописнейших окрестностях, к которым, кроме речушки Нахойки, озера Чертов Омут и Плешивой Горки принадлежала полурасформированная колония и небольшой таможенный пункт, призванный пресекать проникновение со стороны Казахстана неположенных товаров и людей, а со стороны России – неположенных людей и товаров. Но-Пасаран находился, естественно, на стороне России, хотя по ту сторону границы все было точно так же: ни тебе юрт, ни диких вольных кочевников, ни осликов с верблюдами. Даже названия сел – и те русские, в отличии от Но-Пасарана, в первобытные, непрогрессивные времена прозывавшегося Малиновкой.

Комаров всю жизнь прожил в зеленом и тихом городе Димитровграде, даже бабушки с дедушками у него были коренными городскими жителями. Село Костя знал по старым художественным фильмам и книгам советских классиков. Для него деревня была подобна необитаемому острову: трудно, порой, даже страшно, но безумно интересно. Ожидания его не обманули. Первое время он даже подозревал, что оказался в параллельном мире, настолько отличалась жизнь в Но-Пасаране от жизни в его родном городе. И дело тут не в манере одеваться, не в диалектологических особенностях и не в отсутствии, порой, элементарных удобств, наличия которых городские жители даже не замечают – настолько к ним привыкли. Костю потрясло другое: здесь всем до всех было дело. И если ленивый и уставший от развлечений городской житель даже не всегда высунется в окно, чтобы поглазеть на пожар в соседнем доме, то любознательный житель сельский в упоении полночи простоит под окнами дома, где гуляют свадьбу. А потом еще полгода будет делиться подробностями со всеми земляками.

В Но-Пасаране были свои отверженные, которых не принимало все население, а тень отчуждения падала и на детей этих отверженных. В Но-Пасаране были свои любимчики, которым прощалось все: и слабости, и дурные поступки. Одним словом, в Но-Пасаране жило и здравствовало самое настоящее Общественное Мнение, и не просто здравствовало, а занимало достаточно высокий пост для того, чтобы отравить человеку существование, выжить из села или наполнить жизнь его симпатией, уважением или даже преклонением окружающих.

Комарову и в голову не могло прийти специально завоевывать симпатию но-пасаранцев. Он и представить не мог, что от этой самой симпатии зависит не просто вопрос его пребывания в Но-Пасаране, но и успех его работы, то есть сам процесс установления свободного от преступности общества в отдельно взятом населенном пункте. Так что процесс поиска своего места в этой общественной иерархии происходил против его желания и даже как бы без его непосредственного участия.

Но-пасаранцы сами составили мнение о новом участковом, сами присудили ему титул человека полезного и симпатичного, сами решили не чинить препятствия участковому, а помогать ему по мере возможностей и желания каждого. Костя даже и не догадывался, что сумел расположить село в свою пользу.

Хотя бывалый человек догадался бы сразу. Например по тому, как здоровались аборигены со своим участковым. Не просто кивком головы, не просто коротким и ни к чему не обязывающим «здрасти», а ритуально, с обязательной искренней улыбкой и небольшой, минут на пять-пятнадцать остановкой. Бывало, что с работы до дома Костя вместо обычных десяти минут доходил за час. Пока отчитается каждому встречному о здоровье, пока выслушает новости о городских родственниках и оценку международных событий, пока…

– Здравствуйте, Константин Дмитриевич.

Сегодня Костя торопился. Поздним вечером должен был приехать брат и Виктор Августинович, но проигнорировать приветствие он не мог. Тем более приветствие бабушки Пелагеи или Крестной Бабки, как звали ее на селе. Крестной Бабке дали это прозвище после коллективного просмотра фильма «Крестный Отец». Милейшая и уютная бабушка Пелагея мало походила на кровожадного и алчного Дона Карлеоне, но именно она была той самой последней инстанцией, которая подводила итог Общественному Мнению.

– Здравствуйте, бабушка Пелагея.

– Как там Прапорщик? Не осип еще от крика? Кур топчет?

Когда-то в знак признания Кости селом Крестная Бабка подарила Комарову красивого голосистого петуха. Костя назвал его Прапором за оглушительный голос, любовь к бессмысленной дисциплине и беззастенчивый нрав, а Пелагея звала уважительно: Прапорщиком.

– Что вы! Так поет по утрам, что мертвого разбудит, – проигнорировал вопрос по поводу кур Костя, – далеко на ночь глядя собрались?

– В «Улыбку»,– охотно ответила старушка, – на концерт пригласили. У их нынче пленники выступают, а мне больно нравится, когда они петь зачинают. Жалостливо так, с надрывом, с раскаянием. И песни-то все с каким смыслом положительным!

Костя улыбнулся. С некоторых пор между заключенными из местной колонии и старичками из дома престарелых установились до смешного трогательные отношения. И те, и другие были одиноки и сентиментальны. И те, и другие жили в «казенном доме». И те и другие близко к сердцу принимали «жалкие» песни. И те, и другие тосковали по «прошлой» жизни. Правда, прошлая жизнь у них была разная, но теперь это не имело значения. На Руси издавна культивируется симпатия к оступившимся и грешникам.

На почве общих интересов и сошлись старушки из «Улыбки» и уголовники или «пленники», как мягко называли их новые друзья. Они обменивались трогательными сувенирами и предметами быта, изготовленными собственными руками, репетировали незамысловатые концерты, помогали обустраивать быт. Заключенные выполняли грубую мужскую работу в доме престарелых, а старушки в благодарность одаривали друзей вязаными носками и пирожками с капустой.

Руководство колонии ничего не имело против этого общения, тем более что визиты в «Улыбку» наносили не закоренелые рецидивисты, а те, кто сидел за мелкое жульничество и пьяные драки. И более того: начальство само, без просьб и понуканий помогало дому престарелых. То скамейки с беседками поставят, то машину дров привезут.

Сегодняшним вечером концерт готовили заключенные, и к дому престарелых стекались неорганизованные старушки. Места в доме было предостаточно, и коренным жительницам «Улыбки» льстило такое внимание к их быту «домашних» старушек.

Костя распрощался с бабушкой Пелагеей и позавидовал интуиции и смекалке новой заведующей «Улыбки». Какое великолепное воспитательное значение несет в себе эта дружба! Заботясь о немощных и беззащитных перед жизнью стариках, сердца уголовников волей-неволей смягчаются, со временем они начинают чувствовать потребность в такой заботе, а где действенное сострадание к слабым – там рукой подать до полного или частичного исправления и реабилитации перед обществом. К тому же старики могут научить заключенных только хорошему, а заключенные уже не смогут повлиять на старушек в отрицательную сторону. Костя даже фыркнул, когда представил, как бывшие преступники учат милых старушек черно ругаться и варить чифир. Нет, молодец, все-таки эта новая заведующая! И как только Костя сам до этого не додумался? Не его, конечно, дело заниматься перевоспитанием заключенных соседней колонии, но приятно сознавать, что несколько погрязших в преступлениях против людей душ очистятся благодаря простым но-пасаранским старушкам.

Хорошо было бы потеснее познакомиться с заведующей, расспросить о методах ее работы, поприсутствовать на концертах. Не сегодня, конечно. Сегодня некогда. Надо встречать Кирилла и Виктора Августиновича. Вот, кстати, их-то наверняка заинтересует эта практика! И они поймут, что Но-Пасаран – действительно удивительное место.

* * *

Тот, кто выбрал для воплощения своих преступных замыслов в жизнь совхоз имени Но-Пасарана, был весьма неглупым человеком. Именно эта микроскопическая, но симпатичная точка на карте Евразии являлась сосредоточием всех компонентов, которые делали картину преступления идеально продуманной и исполненной.

Впрочем, особо выбирать ему не приходилось. Выбор сделала, скорее, судьба вкупе с одним из колесиков тяжелой и ржавой бюрократической машины, которое повернулось именно в сторону Но-Пасарана и направило туда тех, кто идеально подходил для осуществления задуманного. Удаленность от крупных городов, доверчивость и особая, свойственная только глубинке наивность населения и практически полное отсутствие пронырливых и опасных стражей порядка. Разве можно считать опасным совсем юного и неопытного местного участкового Комарова! Ну, раскрыл пару преступлений. И что с того? Удачное стечение обстоятельств, и не более.

Совхоз представлялся для преступника просто мешком Деда Мороза, случайно свалившемся во время транспортировки из саней. Целый воз достоинств и ни одного недостатка! Орудовать здесь можно было столько, сколько позволяли обстоятельства, желание, и совесть. Если она имелась в наличии у преступника, конечно.

Глава 2

Утро добрым не бывает

Бес любил путешествовать автостопом. Здесь никто не требовал предъявить документы, никто нагло, с сознанием собственной правоты, не сверял твой нос с носом на фотографии в паспорте, никто не заставлял под страхом немедленного изгнания из движущегося на полном ходу состава оплачивать омерзительно влажное, нежного серого цвета постельное белье. Здесь царил дух незатейливой мужской солидарности и равенства между личным достоинством пассажира и водителя.

Естественно, Бес предпочитал не напыщенные легковушки, а солидные большегрузы. В отличии от первых, пассажиров они брали охотно и относились к пассажиру как к небольшому сюрпризу, если тот, конечно, не забивался в уголок и не сверкал оттуда злобными глазками маньяка.

Глаза Беса, не смотря на кличку, не были злобными, а машина ему подвернулась та, что надо. Проезжала как раз мимо пункта назначения. Бес легко договорился с водителем – парнем лет двадцати семи, и с комфортом устроился в высокой, просторной кабине. Путь предстоял неблизкий.

* * *

Поезд приходил ночью. В Костином распоряжении находился вполне приличный мотоцикл с коляской, поэтому он не стал искать машину для встречи гостей. Виктор Августинович Афиногенов, не смотря на свой преклонный возраст, от всей души презирал удобства, он получал истинное наслаждение от ночевок под открытым небом, отсутствия элементарных удобств и питания на подножном корму. А его салат из ряски и жареные на прутьях безволосые гусеницы нравились даже Косте.

Поезд стоял полторы минуты, поэтому Костя не стал бегать по едва освещенному перрону вдоль вагонов, а встал где-то посредине. Он даже не обратил внимания на человека, легко спрыгнувшего с подножки последнего вагона, так как ждал двоих гостей. Каково же было его удивление, когда этот человек не прошел мимо, а панибратски и довольно чувствительно хлопнул его по плечу и весело поинтересовался:

– Уснул? Родного брата не видишь?

– Кирилл! А почему ты один?

– Представления не имею, – пожал плечами Кирилл, – скорее всего, где-нибудь случилось что-то неординарное. Ты же знаешь Виктора Августиновича, ради дела он пожертвует не только отпуском.

– Даже не предупредил?

– Не счел необходимым, наверное, – пожал плечами Кирилл. – Он всегда был против всяких условностей. Вот увидишь, явится в тот момент, когда мы будем меньше всего его ждать.

– Явится ли? – немного разочаровано протянул Костя.

– Ты чего, забыл? Если Афиногенов обещает, он делает всегда. Не получится сегодня, сделает завтра. Не получится завтра, сделает через год. Поехали. На чем вы тут передвигаетесь? На ишаках, собачьих упряжках или верблюдах?

– На упряжках эвенки передвигаются, – не обиделся на обычный ироничный тон брата Костя, – а мы поедем как графья – на мотоцикле.

– Как кто? – расхохотался Кирилл, – ну и лексикончик у тебя стал! Ты, брат, совсем сельским жителем заделался. Может, коровку уже завел? Кабанчика откармливаешь?

– Чего нет – того нет. А вот козел и петух в наличии имеются.

Костя специально не писал Кириллу о Мухтаре. Он прекрасно понимал, что брат поднимет его на смех, едва узнает о том, что вместо рабочей собаки Костя использует обычного беспородного козла. Разве докажешь в письме, что Мухтар – не обычный козел. Что след он берет не хуже овчарки, что легко выполняет команды «голос», «лапу», «рядом» и «ждать». Что может отнести записку туда, куда попросит Костя. Что рога и копыта его могут быть страшнее, чем клыки бультерьера. Костя хотел, чтобы Кирилл сначала убедился в необыкновенных способностях этого незаурядного животного, а потом попробовал иронизировать.

Правда, была еще одна причина, по которой Костя не торопился хвастаться козлом. Дело в том, что Мухтар все-таки отличался от обычной служебной собаки. И отличался не только внешне. Он был предан, но не до безрассудства. Он служил не за жалование, но только тогда, когда ему это было интересно. Он умел виртуозно симулировать полное отсутствие интеллекта, если требование хозяина казалось ему неинтересным и сложными. То есть по характеру и типу мышления он был ближе к человеку, чем к собаке. И время от времени Комаров клялся и божился, что непременно закажет себе в настоящем питомнике щенка немецкой овчарки. Но обида на очередную выходку питомца скоро проходила, и мечта о настоящем щенке отодвигалась на неопределенное время.

До дома они доехали уже глубокой ночью. Печной не то спал, не то притворялся. Костя решил, что дед сначала хочет составить свое мнение о госте, а потом явить перед ним свой незабываемый лик и валенки. Хотя, скорее всего, дед просто стеснялся. Не любил он лишний раз перед людьми показываться.

А Косте не спалось. До утра разговаривал он с братом, до утра рассказывал подробности дел, которые он раскрыл самостоятельно, практически без помощи начальства свыше и вопреки активному содействию дружественно настроенных односельчан. Эмалированная миска с апельсинами, которую Комаров поставил себе на колени, медленно, но верно лишалась апельсинов и наполнялась ярко пахнущими апельсиновыми корками, Кирилл апельсины игнорировал, слушал с интересом, но выражение несколько снисходительной иронии не сходило с его лица.

– Хищение гороха с мелькрупкомбината, это, конечно, круто, – преувеличенно серьезно оценил он подвиги брата, – я занимаюсь делами попроще.

Кирилл был перспективным юношей. Диплом с отличием не был пустым звуком. Фотографическая память, железная логика, широкая эрудиция, обаяние Кирилла Комарова не прошли незамеченными для преподавательского состава академии, и практику юноша проходил не где-нибудь, а в одной из столичных прокуратур.

– Вот скажи, какие суммы оперировали в твоих двух делах?

– В первом – пятьдесят четыре тысячи. Это уже доказано. Во втором – нисколько. Убийство произошло на почве любви и ревности.

– Пятьдесят четыре! Рублей? Чего я спрашиваю! Конечно, рублей. В вот в деле, о котором говорил мне мой куратор, счет шел на десятки тысяч долларов. Ты слышал что-нибудь о хакерах?

– Ты чего? – обиделся Костя, – еще спроси, видел ли я когда-нибудь телевизор.

– Не обижайся. Так вот, примерно год назад в Москве сверкнул необычный хакер. Этот тип ввергнул в панику все столичные банки. За кратчайший срок со счетов двух из них уплыли довольно внушительные суммы. Уплыли, как ты догадываешься, в неизвестном направлении. Самое интересное заключалось в том, что на этом дело и закончилось. После столь мощного удара по банкам атаки прекратились полностью. Понимаешь, в преступном мире действует свой закон, нарушить который практически невозможно: если преступление удалось один раз, преступник обязательно совершит еще одну попытку. Легкий хлеб сладок, поэтому жуется быстро. Если бы хакер не угомонился, если бы он хоть раз предпринял попытку к повторному ограблению, то был бы шанс вычислить его, а так…

– Я бы на его месте давно перебрался за границу. С такими деньгами можно купить маленький коттеджик на берегу Атлантики и жить себе припеваюче до конца жизни.

– Провезти такую сумму за границу не так легко, как ты думаешь. Так что либо он залег на дно и ждет, когда о нем все позабудут, а ждать придется долго, либо, что наиболее вероятно, деньги были переведены напрямую – в один из банков Европы.

– И никакого следа?

– Никакого. За исключением его виртуального автографа. Этот тип называет себя Муха. Кстати, как тебе известно, мухи отличаются крайней назойливостью. Именно поэтому мы считаем, что так просто он не откажется от столь сытных кормушек.

– Или она. Муха – существительное женского рода.

– Или она, – не стал спорить Кирилл.

– А можно ли вообще поймать хакера с помощью старых, дедовских методов?

– Ты имеешь в виду кровавые следы, ведущие от квартиры жертвы к квартире преступника и пузырек с ядом, на этикетке которого обозначена фамилия убийцы? – хмыкнул Кирилл.

– Я имею ввиду дедукцию, логику, анализ.

– Это все слишком сложно, – зевнул Кирилл, – виртуальное расследование настолько отличается от реального, насколько ярмарочный балаган отличается от телевизора последнего поколения. И это так сложно и интересно! Не то, что искать похитителя гороха и воришку пиджака с огородного пугала. И вообще, не слишком ли ты разошелся с апельсинами?

– Что я, маленький? – обиделся Костя, – все детство мама отбирала, теперь ты. Я уже взрослый и сам решаю, что хочу, а чего нет. Ты меня еще суп перед апельсинами заставь поесть. Или кашку овсяную.

– Давай лучше спать, – еще раз зевнул Кирилл, – а завтра договорим.

– Ты не прав, Кирилл, – горячился Костя, – ты считаешь, что найти похитителя крупной суммы гораздо важнее, чем вернуть старушке украденную козу. А может, для моей старушки эта коза – единственная ценность? Причем ценность не только материальная. Ты не допускаешь, что к козе можно привязаться как к собаке, например?

– К козе? – фыркнул Кирилл, – ну ты скажешь! К козе! Скажи еще, что поросенка можно научить давать копыто и брать след. А ты не думал о том, что и к деньгам можно привязаться? И ограбленные хакером владельцы банков подобно твоим бабушкам, рыдающими в пустом стойле, рыдают над пустым сейфом?

– Так он и сейфы обчищал?

– Я условно. Вот это, я понимаю, настоящее дело. С сильным, умным и ловким врагом гораздо интереснее бороться, чем с огородным воришкой.

Костя не ответил. Потом, когда брат уже спал, он долго лежал с открытыми глазами. Конечно, то, чем занимается Кирилл – несравненно более монументально, более пристижно, чем работа самого Кости. Как приятно, наверное, намекать в кругу близких и не очень близких на характер и масштабность своей работы! Но стоят ли того слезы радости старушки, которой Костя нашел украденную козу? Вопрос!

– Ага, – тихонечко раздалось с печки.

«Почему Печной со мной согласился? – уже засыпая, подумал Костя, – я ведь думал не вслух?»

* * *

Утро добрым не бывает. С этой народной мудростью Костя никогда не был согласен. Он очень любил утро в деревне. И даже специально завел петуха, чтобы утро было настоящим по всем направлениям – визуальным, аудиальным и невербальным. Но иногда, все-таки, самым краешком подсознания, он временно соглашался с этим спорным утверждением. Например, сегодня.

Конечно, то, что Костя лег спать уже под утро – было его личной проблемой. Он прекрасно сознавал, что завтрашний день – будний, значит в том, что он не выспался, никто не был виноват, кроме самого Кости. И все же. Все же он был бы не против, чтобы его разбудило привычное пение Прапора, а не этот весьма неприятный визг за дверью.

– Горе, горе-та какае-е-е, – завывал голос за дверью, – неприятна-а-асть! Открывай, участкова-а-ай, а то поздно буде-е-ет!

Костя спросонья вскочил с постели, не заметив того, что ноги его самым непостижимым образом оказались внутри пододеяльника. То, как он добрался до двери, скорее напоминало масляничный бег в мешке, чем походку участкового. Уже около порога он окончательно проснулся и пришел в себя. Поэтому не стал распахивать дверь терпящему бедствие, а уже привычно спросил:

– Одеться-то можно?

– Можно, – немного подумав, капризно разрешил голос за дверью, – только скоренько, а то будет поздно.

– Значит, все в порядке, – вздохнул с облегчением Костя.

– Что случилось? – приподнялся на локте Кирилл, – помощь нужна?

– Спи, – отмахнулся Костя, – ничего особенного. Опять кого-нибудь муж обозвал или горшок с плетня уволокли.

На улице было еще темно. Костя, спотыкаясь и скользя, брел за молодой, лет тридцати, Людмилой Маркеловой и пытался сосредоточиться на том, что она говорила. А говорила она что-то о ядовитом змее, который отобрал у сирот последнюю корочку хлеба.

– Ну, ядовитый змей, надо полагать, ваш муж, – предпринял он попытку к систематизации услышанного, – а сироты кто?

– Так дети же, Андрюшка и Дашутка.

– Чьи дети? – уточнил Костя.

– Мои.

Женщина остановилась и участливо заглянула в глаза участкового. По причине раннего утра и темноты глаз участкового было не видать, поэтому женщина решила подтвердить свои подозрения словами:

– С вами все в порядке, Константин Дмитриевич?

– Людмила Сергеевна, ваш муж неродной отец вашим детям?

– Поклеп, – быстро схватилась женщина, – у Дашутки глазки точь-в-точь в ихнюю породу, а Андрюшка вообще всей личиной в отца. Чистой воды поклеп! А кто вам сказал?

– Что сказал-то? – начал терять терпение Комаров.

– А что я детей не от Толика нагуляла?

– Так, все сначала, – схватился за голову Костя, – Толик – это ваш муж?

– Ну.

– Дашутка и Андрюшка – ваши общие дети?

– Ну.

– Так почему ваши дети сироты, если у них есть и отец, и мать?

Страницы: 1234 »»

Читать бесплатно другие книги:

В этой книге содержится подробный перечень и описание различных видов спаниелей, а также даны рекоме...
Ретривер – очень популярная порода собак. Она широкое известна за рубежом и начинает распространятьс...
Собаки этой породы очень преданы своему хозяину и прекрасно поддаются дрессировке. Кавказская овчарк...
В данном издании обобщены правила проведения выставок собак различных пород. Читатель может почерпну...
В этой книге содержатся подробные рекомендации и практические советы по уходу за американским кокер-...
Данное издание, рассчитанное на широкий круг читателей, содержит основные рекомендации по приобретен...